«Веровать-это каждому человеку дано»

Ольгу Михайловну приметить в храме не сложно: она часто улыбается. Я познакомилась с ней, отдавая ей ее фотографию, сделанную в храме. Было это перед 9 мая и я поздравила ее с этим великим праздником. И совершенно неожиданно для себя, слышу в ответ: «Большой праздник для всех нас. Я была связной в партизанском отряде». Маленькая, худенькая женщина с палочкой никак не трансформировалась в образ народной воительницы.  Было ей в 42 году  14 лет. Так мы с ней познакомились. Как оказалось, память ее хранит не только историю ее семьи, но и историю страны, как теперь говорят, в самых переломных моментах.

Воспоминания Ольги Михайловны Шейпа (Жидикиной), прихожанки наших храмов с 1968 года. Запись октябрь-ноябрь 2016 года

Мама Ефросинья Даниловна

Я родилась на лугу, в поле. Было это в 1928 году 24 июля. Мама на сенокосе работала и  родила меня посреди скошенной травы, в грозу. Завернула   меня в подол,  она мокрая и я мокрая.  Я в семье была последняя,  четвертая. Папа умер, когда мне было два года.

Все было дано от мамы.  Мама нас очень оберегала. Я не помню маму, чтобы она села и отдохнула. Она все время в работе. Все праздники я  ходила с мамой в храм. На Благовещение Пресвятой  Богородицы она нам всего напечет:  жаворонков: и крылышки, и глазки — и  летит ангел Божий. Такие были в то время родители. Выходные были только субботы. Если праздник попадает на рабочий день, она обязательно рано утром напечет,  даже не спит, но все ночью сделает.
Вера
Веровать в святое, что есть на этой земле, это каждому человеку дано, кто-то принимает это, а кто-то нет. Мои  родители и родители моих родителей ходили в храм Божий и сочетали жизнь с верой. Без веры тяжело человеку, а когда он верует, это всегда хорошо.
Когда мне было, наверное, годик,  я очень заболела.  Батюшка пришел причащать, маме говорит: «Очень тяжело больна, но завтра у нее будет перемена». А я уж и грудь не брала. На третий день глаза открыла, мама говорила: «И улыбаешься». Во т так мы росли в вере.  Храм в Бытоши  очень большой, его не закрывали, но колокола в 1937 году сняли.  Храм продолжал работать  без колоколов, но в храм стали завозить всякую всячину, чтобы люди сами перестали ходить.
«Ты всегда проси, любому святому молись, даже всем святым молись, поможет какой- нибудь, услышит  тебя» -вот заповедь мамина.
— А когда вы поняли, что Бог реальная сила, что он рядом?
-Когда я ходила на задания, мама каждый раз спрашивала:  «А ты Отче наш прочитала?»
— Да, мама.
Была так воспитана: знай Бога и себя и будет с тебя. И я с детства знаю: вот Одигитрия Смоленская,  Божия Матерь, и все с ней возможно.

Школа

Поселок Бытошь (это поселок в Брянской области), в котором я родилась, протянулся вдоль шоссе на километры. До школы каждое утро полтора километра пройдешь и обратно столько же.  Тротуарчики по центральной улице все были деревянные,  лес вокруг знатный, брянский.   А в поселке лесопильный комбинат, деревообрабатывающий:  и все было сделано из досок. В школу   мы все идем гурьбой. Зимой тяжеловато: бураны, метели, мороз. Но все ребята были дружные, никаких драк, игры забавные около школы: в лото и в мячик, но, девочки отдельно, ребята отдельно. Школьная и церковная улица шли параллельно, по центральной улице все дома деревянные, редко двухэтажные. А рядом идет церковная улица, школа и храм стоят рядом. Храм был  очень красивый. Когда какие праздники, мы на перемене октябрята, а потом и с галстуками, бежим в храм на большой перемене. Батюшка нам только скажет: «Постойте вот здесь». В школе нас иногда в  пионерский уголок заводили и говорили: «Зачем вы туда бегаете?», а мы говорили:  «А мы снимаем галстуки».  Галстук повяжем назад, получается  косынка красная.

Голод

За месяц до прихода немцев весь крупный рогатый скот у населения забрали, угоняли стада на восток, чтобы немцам не достались. Мама нашу корову сразу отдала в партизанский отряд. Остался у нас поросенок, но мы его не попробовали, фашисты все отобрали.
Лес у нас богатейший. Брянские леса. Мы во время войны выжили только из-за леса: липу сушили, толкли,  жёлуди толкли, ягоды, листья земляники.
—А что значит липу толкли?
– Листики сушили и в ступе толкли в муку. С очистками морожеными,  блины пекли, зубами их грызли.
— Жесткие?
-Они вот такие, как резинки, но их есть прекрасно, вкусно, прелесть,  мама растений добавит душистых.  Все ели грибы.
—Без хлеба жили?
— Хлеб пекли свой.
—Из чего, муки же не было?
-Опилки, но немного, очистки картофельные, липу толченую. Выручали нас и жёлуди, но они горьковатые. После освобождения от немцев, нам партизаны корову привели,  за двух погибших сыновей. Сарай построили для коровы.  Корова эта кормила всю улицу: подоили корову, сегодня Горюновым, завтра Азаровым даем молоко. Литров 9-12 получали в сутки и литра 4-5 себе оставляли. Соседи тоже, кто нам картошку несет, хлеб собирают, все жили дружно. Грудным детям молоко отдавали: приходите с баночкой, сами берите. Сметану и творог не делали, не оставалось, все раздавали. Корова за  двух сынов. Начиная с 44 года заработали совхозы. Мы ходили на конопляные  поля, коноплю ели. Когда шла война, тут ничего не сеяли.
— Коноплю зачем растили?
-Пенька это. И потом холст, и конопляное масло.

Брат Миша

Миша был уже самостоятельный, на 11 лет старше меня. Хотел быть учителем, перед немцами как раз закончил 4 курса  педагогического института (немецкий язык). Тяжело было учить его, он понимал это, в кочегарке работал по 4 часа по ночам,  когда учился в институте. Мама  пешком к нему ходила в Новозыбково, иногда напечет пироги с опятами- объедение -и пойдет. Вот  с 4 курса его взяли в партизанский  отряд переводчиком, мама чуть не на коленях просила: иди в советскую армию. Но он ответил: «Надо отдать РОДИНЕ ЧЕСТЬ». В партизанском отряде он погиб в 1942 году. Был ему 21 год. Мама после войны ездила, где он захоронен, между Гомелем и Брянском, там стоит  большой  обелиск. В тех местах  воевало  большое  партизанское соединение. Там есть Миша в списках. (Фото от братьев не осталось, все было сожжено немцами).

Младший брат Коля

У них был отряд молодых мальчишек, 10-15 человек, бригада. Они не знали, где партизанские отряды были,  попали в засаду. Был показательный суд и показательная казнь у нас в Бытоши. Ему было 16 лет. Расстреливали Колю не немцы, расстреливали  бендеровцы. Когда пришли немцы, бендеровцы с ними появились, с западной Украины. Расстреляли  Соню Галицкую, моего брата Коленьку, мать с дочкой, жену командира партизанского отряда. На расстреле люди просили,  отдайте ребенка, просили у бендеровцев. Не отдали. Мне было 14 лет. Я  у мамы на стопах стояла, меня трясло, а мама стоит каменная. «Ты Фрося, поплачь», — ей говорили. А она каменная. Пытали их страшно, но они не знали, где партизанский отряд. А партизаны о них знали.

Война

Перед приходом немцев, жители  закапывали все ценное в землю, в  ямы. У нас мама была из хорошей и богатой семьи,  труженики все  были.  От прабабушки остался чисто серебряный самовар. Отец любил чай пить из этого самовара. Все это было зарыто. Иконы Святой  Богородицы мы все убрали, зарыли. Когда немцы пришли в 41-м, они всех выгнали из дома, дом у нас был не самый богатый, но хороший, и мы жили в сарае. А потом нам сказали, уходите совсем. Жили в коридорчике в каком-то общем  доме. В 43 году 11 сентября нас освободили. А перед этим  они показали, кто такие немцы: все горело, рушилось. Убивали. Гитлер дал такой приказ: всех мужчин, детей на штыки. Резня была.  Сколько детей побито было, прости Господи, как Ирод убивал, когда искал Иисуса. Гитлер дал приказ все уничтожать. Мы ушли в лес, в какую-то глухую деревню, месяца два в лесу в шалаше жили.
Когда вернулись в Бытошь,  ничего нет, все разрыто, разграблено: ни кола, ни двора, только трубы печные и больше ничего нет, и дым стоит везде, дышать нечем.
—А где Вы жили?
— Землянку вырыли. Дядьково все разрушено. Бытошь во время отступления немцев вся сожжена. Только землянки, потом шалаш какой-то поставили, а потом дома.

Разведчица

Пришел ко мне один Володя, откуда он и что, ничего не знаю. Принес мне записочку от Миши, брата:  «Что можешь сделать, то сделай». А я сразу спросила: «А что мне нужно делать?»
-Ничего. Пока.   Только дайте мне слово, что вы сможете.
Я говорю: « Какое слово?»
— «Отчизна, я клянусь»,- вот как сейчас помню. Это такая присяга была.  Так я стала выполнять задания.
Когда немцы пришли, на 500 метров с каждой стороны возле шоссейной дороги все леса вырубили, население гоняли на эти работы.  Я начала ходить на большой перекресток. Пешком ходила, до Дядьково от  Бытоши примерно 20 км. Ходила каждый день. Больше лесом, у шоссе было очень страшно. Месяцев шесть ходила, с  42 года до апреля 43 года, уже братья погибли. Ходила, когда идет обоз, а они всегда начинали с 10-ти часов и до трех часов дня. У них все по расписанию. Техника шла, надо было все запоминать, записывать нельзя: сколько шестидесяток, (90 и 70-десятки -это орудия) и крытые машины с фашистами, сколько их прошло. Все шло на Москву. Один бендеровец меня приметил: «Чтоб я тебя больше здесь не видел!»  Володя сказал: «Измените маршрут». И каждый раз при встрече подбадривал меня: «Смелость города берет». Потом в Петровское ходила.

Завод

В 1943 году освободили нас. Сталин дал приказ 13-летних  мальчиков и 14-летних девочек брать на военный завод. Прямо у нас в Бытоши устроили  завод по производству военного оборудования для фронта. Работал он с  43 по 44  год.  Первую зиму работали на заводе с открытой крышей, 30 градусов мороза. Костры для обогрева то горели, то гасили от немецких самолетов.  Они как раз над нами летели к Москве. И очень Горький хотели разбить. Там танки, снаряды делали. И вот мы 7 месяцев с открытой крышей  работали по 12 часов, потом по 10 часов. Мы должны были переносить из цеха военное оборудование на склад готовой продукции. Не было у нас  ни тачек, ни подъемников, все носили на носилках. А склад был далеко,  целый другой цех надо было пройти, там стекло делали,  а наш цех все военное оборудование.
—И 12 часов носить надо было?
— Да.  Вечером приезжали полуторки,  все загружали и везли прямо на фронт, а мы опять полный день работаем. Так два года. После смены надо еще в госпиталь сходить, то ягоды, то сок березовый отнесем, нас там кормили. Два  года немцы и два года военный завод. За деньги мы только расписывались, денег не выдавали, не было даже копейки. Во время войны завод не платил, только ведомости подписывали. Очень все уставали. Придем домой, уж луна заходит. Потом нам начали давать макароны, хлебные карточки,  яичный порошок, сахарин, но это было к 46 году. Во время войны никто ничего не давал: ни денег, ни продуктов.  Начали жить сначала.

Ксения

Моя старшая  сестра Ксения. Она закончила бухгалтерские курсы,  когда в 1937 году был призыв на Дальний восток, как у нас на БАМ, и она уехала. В 38 году там она вышла замуж.  Муж сестры, Виктор Алексеевич,  очень добрый человек. В то время был 27-летним командиром стрелковой дивизии. Стояла эта дивизия под  г. Биробиджан, на китайской границе. Перед самой войной дивизию перебросили в Каунас, на западную границу.  Вся дивизия в 41 году погибла. Накрыли ее немцы в первые дни войны. Муж Ксении погиб вместе с дивизией. Ее забрали в лагерь смерти под Вену, в Австрии. За ней пришел немец с переводчиком, а в это время в доме оказалась литовка, которая из соседнего хутора приносила для девятимесячного сына Ксении молоко. То ли немец пожалел ребенка, то ли переводчик, но они сказали ей оставить сына литовке. Имени этой женщины теперь никто не помнит, но она обещала сестре, отдать, если та вернется из лагеря, или вырастить Славу. В 1945 году, после освобождения из лагеря, Ксения поехала сразу за сыном. Слава остался жив.

Прекрасное замужество было у моей сестры, но судьба тяжелая.

Березовый сок

У нас такие березовые рощи в Брянской области, ели у нас, как  кедры в Сибири, три человека не обхватят. Мы, конечно, при лесе росли. Я очень благодарна своему крёстному, дяде Грише, он меня привил к жизни. Как отец относился к дочери, жалел. Еще до войны берет он меня за соком,  и подружку мою зовем:
— Пошли в лес  за березовым соком.
Как подрубить, крестный знает, и потекло, только подставляем кружки и пьем этот сок. Напьемся до упаду, а крёстный  говорит: «Здесь закроем, а в другом месте еще берем для дома». Когда война была, дядя Гриша,  добрый человек, тоже брал нас за березовым соком. После смены на заводе несем сок в госпиталь, для солдатиков, для раненых.

Левитан

В 1942 году сколько шло немцев к Москве, я была поражена, ну устоит ли Москва? Сколько их шло. Левитан же в Воронеже был. Сталин его отправил туда. Гитлер  обещал за голову Левитана любое вознаграждение, какое ни попросят, не мог слышать его голос: «Говорит Москва! Говорят все радиостанции Советского Союза!» Так он из Воронежа говорил. А Сталин из Москвы не уехал. В каком то метро жил, но не уехал. Отстояли Москву.

Медпункт

Здоровье пошатнулось. Война,  она много крови забрала, а потом завод, эти цеха, носилки. Меня от этих носилок с температурой 39,5 забрали. Несу носилки и думаю, хоть бы я не упала, Господи.  Пошла в мед. пункт, а  там встречает меня такая  бабушка, 50 лет, а они все уже как бабушки, изможденные в это лихолетье,  пульс на руке послушала и  говорит бригадиру: «Я ее забираю». Фолликулярная  ангина.  И она меня 4 дня из пункта не выпустила и сама со мной все это время была. Пенициллин вколола и я провалилась, ночью проснулась, а она говорит: «Вот и хорошо, что проснулась».
— А что вы, не ушли?
— Если бы еще сутки не пришла, ангина  бы тебя задушила.
Но через 4 дня поднялась, вернулась в цех на работу, а вечером в госпиталь.
Господь Вас хранил, Ольга Михайловна!

Техникум

-Да.  После войны в техникум я поступала  в лаптях, даже фуфайки не было, половина техникума ходила в лаптях. А в лаптях портянки промокнут, а высыхают то  на ногах. Вот ноги больные. А лапти у нас были березовые, красивые… загляденье.

Занавес

(В Одессе Ольга Михайловна была с мужем после войны. Она большой театральный любитель и нигде не пропускала возможность посетить театр. Особенно любит оперу)

В Одессе великолепный  оперный театр, первый после Венского. (Одесский оперный театр один из самых красивых театров мира. Он был построен по проекту венских архитекторов Фердинанда Фельнера и Германа Гельмера на месте сгоревшего в 1873 году городского театра. По их проектам было построено немало театров в Австрии. Проект был окончен в 1882 году, а в 1887 году состоялось открытие этого театра). Необыкновенный.  В 44 году немцы при отходе из Одессы  заминировали весь театр, каждый метр. Но офицер, которого оставили взрывать, он не смог взорвать этот шедевр. Полгода наши потом  разминировали его по кусочку. Немцы разграбили все и забрали  с собой золотом шитый занавес (Великолепный театральный занавес, который сам по себе является произведением искусства. Создан в 10-х годах 20 века  по проекту художника Александра Головина. В советский период был украшен золотым серпом и молотом, немцы успели  нашить свою свастику. Сейчас восстановлен первоначальный имперский рисунок Головина). В Прибалтике целая дивизия отбивала его у немцев.  И мы отбили этот занавес.

Муж

«Руслан и Людмила» — на этот спектакль у меня были билеты в минский театр. К этому времени, я закончила техникум и поехала работать в Минск (по профессии я керамист), тогда все получали направления после учебы  в разные города. Минск весь  был разрушен. И Белоруссия вся разбита была, но театр не тронут.  Билеты  тогда были дешевые. За нами два курсанта оказались и мы познакомились. Мой будущий муж, Петр Шейпа, уже с фронта пришел, но учился в военном училище. Курсантам давали бесплатные билеты. Ну, тогда в 51-52 годах  и не было никакого выбора, одни гимнастерки вокруг,   все после войны. Девчата мои говорят: «Мама, ты сама выбрала военного!»
–Да, а когда придешь в дом офицеров, они все наглаженные, до упаду прямо, и фронтовики одеты как с иголочки, для меня, а я знаю, что такое жизнь, такой культуры, как у военных, не было нигде.  В 51 году он закончил училище. Но колец у нас не было, потом появились. Тут ничего не было ни у меня, ни у него: он лейтенант, его распределили в северный  военный  округ и он приехал за мной оттуда. А  у меня была комната в бараке в Минске, там сейчас  прекрасная гостиница стоит,  на Первомайской улице. Я все бросила. Муж говорил: «Дворцы у нас будут, все бросай».
Уже в Луге, когда жили,   мужу доложили, что жена в церковь ходит. Муж этого не принимал: не ходи. А мама у него верующая была, хоть и католичка. Родители  у мужа неплохие, но в нищете жили: корова сдохла, крыша худая.
– А муж не знал, что Вы в церковь ходите?
-Нет,  он в КГБ работал,  а зачем я буду говорить? Он коммунист всю жизнь ярый, но когда тяжело заболел, тут он смягчился. На одре он сказал: «А ты, мать, была права»,- и закрыл очи.

Север

В 53 году мы с мужем приехали на Север. Потом в Мурманске,  в 60 году уже с детьми, я оформлялась в управление  КГБ, там все проверяли и анализы всякие  сдавали. И мне кардиолог сказал:
-А вы знаете, что у вас порок сердца?
— Нет, не знаю.
Он посмотрел на меня  и только два слова:
— Это следы войны.
А вот с Мурманска рецепт, как семгу солить: в пакете и в землю закопать на сутки.
—Почему в землю? Холодно?
— Получается, как живая, именно в земле,  просто так пробовали, но, Федот, да не тот. С 63 года ничего не стало.  За рыбой  в поселок Умба ездили на озера, реку Колу — там рыба была, заходила из  Баренцева моря.
Главное книги были любые, никто ничего не запрещал. Это был  г. Мурманск, середина 60-х годов.  А  уже в 68 году, мы уезжали оттуда, все изменилось.

Библия

Библию себе купила на работе в Мурманске. ( Работала О.М. в Управлении КГБ и у них на работе стоял стеллаж с разными книгами, которые можно было совсем недорого купить. Именно там на полке она нашла Библию). Это был 62 год.
—Покажите ее, Ольга Михайловна.
-Вот Библия, пожалуйста, обложка кожаная родная, там все маршруты, карты, бумага прекрасная, шрифт.
-Удивительно и с застежкой.
 Я прочитала ее  2 раза, но ничего в ней не понимала.  А в 68 году мы с Севера переехали в Красное Село.  И к Красному Селу такой березняк подступал и церквушечка, такая, как в Вырице, деревянная, вытянутая, наверно, без гвоздей собрана. Когда я пришла первый раз туда, уже литургия закончилась, ко мне подошел пожилой священник.
–Знаете, батюшка, мне очень хочется узнать Библию, я два раза  прочитала и ничего не поняла в ней.
А он отвечает: «Матушка, не с того начали, берите за 4 рубля Закон Божий и начинайте  с него, очень сильно Вы взяли».
— Ну как же, Книга Книг.

Хрущев

В 63 году он приехал  с Фиделем  Кастро к нам на Север. Кастро жил на  атомоходе «Ленин».  Очень  любил нашу водку. А у нас с 53 по 63 год семга, красная  и черная икра — бери, что хочешь, все дешево. Всем пайки давали, мы на селедку не смотрели.
—Это для военных такая привилегия была?
-Не только для военных, семга лежала в магазинах и дешево. Кулинария рядом с нашим домом была. Там работала очень хороший пекарь, она пекла с палтусом вот так кулебяки, сожмешь и сразу расправляется. В этом палтусовом  жиру все аминокислоты, омега-3, омега-6, полезный продукт. Очередь в эту кулинарию стояла все время. Дети не могли есть рыбу. Сейчас вспоминают, облизываются.
После 63 года, как приезжал Хрущев, все исчезло. Он   на стадионе выступил перед моряками тралового флота, рыбаками: «У вас тут такая рыбка, убрать надбавки». И моряки  кидали в него башмаки, еле спасся Никита Сергеевич через запасной выход.

Луга

В 68 году мы переехали в Лугу. Смотрю, здесь  за железной  дорогой  собор Пресвятой Богородицы. Ну, я потеплела.  Работала в Госстрахе, ничего не понимала,  потом в институте  два года заочно на страховое дело  училась.  Шесть  совхозов я взяла себе и за железной  дорогой попросила участок, а там собор: пойду на работу, а потом в 5 часов в собор, портфель  в углу поставлю и к Пресвятой Богородице. Отца  Геннадия  помню, а потом вижу, еще священник, это о. Николай приехал в Лугу. Тут уже в храм и по воскресеньям  уходила, все приготовлю и ушла.

Алексий II. Таллин

Экскурсия  осталась в стороне,  а я, уже искушенный немного человек, думаю,  надо посмотреть монастырь. А экскурсовод нам говорит:  «Вы знаете, какой там настоятель!» Часть группы помчалась с авоськами по магазинам, а мы, несколько женщин, повернули к монастырю.  И вот мы пришли, нас монах встречает:
-Что вы хотите?
— Нам очень хочется подойти к настоятелю.
-А вы откуда?
-Мы туристы, из Луги. Ну, очень хочется увидеть Вашего настоятеля.
-Ну, проходите туда и туда,  там у него человек  пять в  приемной,  встаньте там тихонько.

Мы прошли, смотрю, стоит среднего  роста человек, разговаривает тихо с каждым. Я своим девочкам говорю:  «Делайте вот так руки,  хоть мы и туристы, но делайте, как я показала».  Он благословил. А я в глаза смотрю — это какая то бездна милости, доброты неизреченной. Он улыбнулся тихо, доброжелательно.
-Вы  на экскурсию приехали, откуда?
-Да,  а нам захотелось  к Вам в монастырь зайти.
А мне  от глаз не оторваться: милость отдающая. Всем нашел, что сказать по 2-3 слова и, главное, «чтобы вы всегда приходили туда, куда душа ваша просит».
Вдруг говорят, Алексий стал  у нас в Ленинграде  митрополитом. Когда он умер, я заплакала.

Семья

Мама мне говорила: «Если у тебя будет семья, ты ее оберегай, ты хозяйка семьи» -это правильно. Дети мои неплохие, я стараюсь всю жизнь привить им хорошее.  Федор Тютчев полюбил молодую женщину, ушел из семьи и много  страдал. Очень люблю его стихи, но…  Но, если ты уже имеешь детей, то уже все по другому. Мой муж семью берег. Я только шагаю, у меня так получилось,  как  поставили,  и я иду всю жизнь в колее.

(Записала с аудифайлов Е. Жердёва)