Вопрос о помощи тяжелобольным людям стоял для меня уже давно. Три месяца назад я узнала, что прихожанки Высоко-Петровского монастыря занимаются социальным служением в одной из московских больниц. Написала куратору и сразу оказалась в отделении паллиативной помощи. Мы работаем, учимся, и ходить в больницу у нас получается раз в неделю, по субботам. Ходим парами, чтобы побольше успеть и уделить внимание как можно большему числу пациентов.
Первый шок Суперженщины
Помню мой первый визит в паллиативное отделение, я шла туда волонтером, сестрой милосердия, шла, не зная, каких больных я увижу в палатах, не зная, что меня там ожидает. Я наивно полагала, что триумфально войду в отделение, где на кроватях будут лежать веселые милые старички, смиренно ожидающие именно меня.
Но я ошиблась. До этого момента я вообще не имела никакого представления об отделении, кто там лежит, почему, для чего. Знала только, что там лежат тяжёлые, и им нужна наша поддержка. Я возомнила себя Суперженщиной, которая придёт, поговорит с больным, и ему тут же захочется бороться, чудеса ведь никто не отменял.
Первым шоком оказалось само отделение. Его запахи, его стоны, робкие улыбки и молчание всех вокруг: пациентов, медсестёр, девочек-волонтёров, таких как я. Я никак не могла поверить в то, что за лежачими больными ухаживает всего несколько хрупких медсестёр.
На этаже с довольно большим числом палат в тот день было на удивление безлюдно, я хорошо помню сковавшее меня тогда ощущение беспомощности и звук медленно и шумно приближающейся тележки с медицинскими боксами.
Внезапно я ощутила, каково это – ожидать смерти
В палате их было четверо – четыре тяжело больные женщины. Все молчали. Никаких посетителей у кроватей, никаких улыбок. Мне разрешили помазать руки кремом одной бабушке, чей характер, по словам персонала, оставлял желать лучшего. Она не была истощена, но самостоятельно двигаться не могла.
Бабушка пожаловалась мне, что через три дня ее выпишут, а я подумала про себя: «Как здорово, она отсюда уедет, и чем, интересно, она недовольна?» И я никак не могла понять, что же ее так расстраивало. Когда в процессе я осознала, что пальцы на ее левой руке не разгибаются вообще, как и вся левая сторона тела, вот тут-то меня и прошиб пот, и я, наконец, поняла, куда попала и почему выписка тут приравнивается к трагедии. Дома тебя ждут заботы, дела, и весь необходимый уход, который так тебе нужен, возможно, получить будет не от кого. И то, что тебе нужно могут оказать только тёплые руки медсестёр в больнице и добрые улыбки девочек-волонтеров.
Внезапно я ощутила, каково это – лежать тут и ожидать смерти, лежать не с молодыми и веселыми людьми, а в безмолвной тишине, слушая свою боль, стоны прочих пациентов под звуки приближающейся тележки с медицинскими боксами.
И выписывают тебя по регламенту, ровно через 21 день, в том же состоянии, в каком ты поступил сюда. Ничто не изменится… тут тебя не вылечат, нигде тебя уже не вылечат, но внутри тебя всегда будет жить надежда, что рядом с тобой окажутся люди способные дать тепло и заботу.
У этой женщины есть муж, переживший инсульт, и сломанная стиральная машина дома, и, вероятно, отсутствие домашнего ухода (а иначе она не оказалась бы в стенах больницы). И она все это понимает, она ждёт…
В этом деле нет места слезам
Когда я читала ей Канон за болящего, к горлу подкатывал комок слез, мне было так жаль ее, так жаль, что на закате своих дней она осталась практически одна, беспомощная, с таким же беспомощным мужем, наедине со своей болью. И какое уже тут дело до новых марок телефонов, косого взгляда начальника или отеля с окнами на Запад?
Я взяла ее за руку, мы мило, по-девичьи поболтали, поделились секретиками друг с другом, посмеялись, обсудили косметику и мужчин. Она не жаловалась на свою жизнь. Она не говорила о болезни. А я не задавала никаких вопросов. Я просто стояла рядом, держа ее за руку, и улыбалась… улыбалась сквозь пелену слез. В этом деле нет места слезам, нет места жалости и нет места человеческой слабости.
Выйдя за порог больницы, пожалуйста, рыдай от сочувствия и сожаления. Но в палате ты должен быть добрым, чуткими заботливым, нельзя принимать каждого пациента близко к сердцу, если хочешь помочь. Они живые, они все понимают, они ждут.
Я до сих пор не знаю, чем эта бабушка больна и как оказалась в больнице на другом конце города. Она жаловалась только на то, что выглядит плохо, но сил встать с кровати или физической возможности поднять руку у неё уже не осталось.
Но им по-прежнему нужна забота и любовь!
Меня позвали кормить безмолвную старушку в другую палату, а мою первую пациентку я больше никогда не видела. В мой следующий визит на ее месте лежала уже новая бабушка… За все время, что я приходила в больницу, я видела только троих посетителей. Они приносили еду из дома и пытались накормить неспособных на это родных.
Да, больные бывают разные, я понимаю, что физически тяжело смотреть на свою маму, папу, мужа, жену в таком состоянии, пытаться накормить их, не иметь возможности облегчить их страдание. Я понимаю, что из жизнелюбивых, энергичных людей они превратились в тихих, мирно лежащих худеньких старичков и это невозможно принять нашему разуму.
Но им по-прежнему нужна забота и любовь! И, честно говоря, даже в большем объёме, чем раньше. Поверьте мне, как бы ни была хороша больница (а здесь действительно делают все возможное, чтобы помочь пациентам), как бы ни был привлекателен для вас ожидаемый уход за больными, ожидание смерти в палате паллиативного отделения никогда не сравнится с душевным теплом и улыбкой близких дома.
Давайте говорить о важном и помогать близким, друг другу, а не перемывать косточки политикам или медийным персонажам. Возможно когда-нибудь нравственный баланс в обществе сместится, и пациентов в паллиативных отделениях станет гораздо меньше.
ЕЛЕНА ГОЛОВАНЧИКОВА | 28 ЯНВАРЯ 2018 Г.